ними. Ревнивый бог… призрачные хранители… на мгновение перед мысленным взором вспыхнул ослепительный блеск льющегося сверху золота. В этой вспышке он увидел чужестранцев в богатых одеждах, движущихся на незнакомом, не вызывающем никаких ассоциаций фоне. Потом дверь снова захлопнулась перед самым его носом, и он остался сидеть, недоуменно мигая.

Им? Нанес поражение им? Кому? Он понятия не имел. Даже во время этой магической вспышки, перед тем как воспоминание снова померкло, он не знал точно, кто они такие. Эта тайна, возможно, никогда не будет разгадана. Но где-то глубоко во тьме его разума скрывались невероятные вещи. Боги, и льющееся золото, и люди в ярких, развевающихся на ветру одеждах, люди не… конечно, не с этой Земли…

Яркий-яркий мир… ярче того, что воспринимается нормальным глазом. Все дело в Клариссе и в том, что ее окружало. Очарование более сильное, чем чистая магия первой любви. Сейчас он был в этом уверен. Он шел рядом с Клариссой, несшей в себе подлинную магию, которая придавала блеск всему, мимо чего они проходили. Прекрасная Кларисса, изумительный мир, такой чистый… и в самом деле, clarissima…[50] сияющий новизной мир ребенка. Но между ним и ею — эти призрачные люди…

Постойте. У Клариссы была… тетя? Там точно была какая-то… тетя? Высокая, смуглая, молчаливая женщина, которая гасила любую красоту, оказавшись поблизости? Лессинг не мог вспомнить ее лица; она была лишь тенью за сияющим присутствием Клариссы — безликое, безголосое пустое место, почти сливающееся с фоном.

Его память дрогнула, и в эту щель хлынуло отчаяние, с которым он подсознательно сражался после того, как сверкающий поток впервые прорвался к нему. Кларисса, Кларисса… где она сейчас, со всей этой красотой вокруг нее?

— Рассказывай, — сказал лейтенант Дейк.

— Там была девушка, — начал Лессинг, тщетно пытаясь передать свои ощущения. — Я встретил ее в парке…

Кларисса сверкающим июньским утром, высокая, смуглая, стройная, и ровная, голубая, зеркально-гладкая вода Гудзона за ее спиной. Сраженный насмерть черным глазом белой лиходейки. Очень, очень черные глаза, яркие, искрящиеся чернотой, широко расставленные на серьезном лице, отмеченном отстраненностью и задумчивостью, которые свойственны детям. Как только его глаза встретились с этим серьезным, ярким взглядом, двое поняли друг друга. Он действительно был сражен насмерть… и одновременно словно пробудился от векового сна. (Сражен насмерть… как Ромео, потерявший обеих своих возлюбленных…)

— Привет, — сказала Кларисса.

— Это длилось не очень долго… мне кажется, — рассеянно рассказывал он Дейку. — Правда, я успел узнать, что в Клариссе было нечто очень странное… очень чудесное… но не успел понять, что именно это было… мне так кажется.

(И все же то были великолепные дни, даже после того, как вокруг начали сгущаться тени. Вообще-то, тени присутствовали всегда, повсюду сопровождая Клариссу. И ему казалось, что центром их средоточия была тетя, которая жила с ней, зловещее ничтожество, чьего лица он никак не мог вспомнить.)

— Она меня недолюбливала, — объяснил он, хмуря брови в попытке вспомнить. — Ну, не совсем так. Но было что-то в… в воздухе, когда она оказывалась рядом. Минутку… я, может быть, вспомню… как она выглядела…

Хотя это, скорее всего, не имело значения. Они нечасто видели тетю… Они встречались, Кларисса и он, в разных местах Нью-Йорка, и каждый раз благодаря ее присутствию все вокруг обретало собственное великолепие, становилось clarissima. Никакого разумного объяснения этому великолепию рядом с ней не было, просто, когда они бывали вместе, уличные шумы звучали точно музыка, а пыль превращалась в золото. Будто он видел мир ее глазами, когда они были вместе, будто ее зрение было более ясным — или, возможно, менее ясным, — чем человеческое.

— Я знал о ней так мало, — сказал он.

(Она возникла словно ниоткуда в тот первый миг у реки. И как ему теперь представлялось, снова ушла в небытие в другой миг, в полутемной комнате, когда тетя сказала… что же тетя сказала?)

Об этом миге он избегал думать с тех пор, как начала возвращаться память. Но теперь надо было сделать это. Может, это был самый важный миг во всей последовательности странных событий — миг, который так грубо оторвал его от Клариссы и ее сияющего, нереального, лучшего, чем обычный, мира…

Что эта женщина сказала ему?

Он сидел очень спокойно, напряженно думая. Закрыл глаза и постарался мысленно вернуться в тот затянутый облаком беспамятства час, нащупывая путь среди теней, ускользавших при его приближении.

— Не могу… — все еще с закрытыми глазами хмуро сказал он. — Не могу. Это были… недоброжелательные… слова, мне кажется, но… Нет, все без толку.

— Вернись снова к тете, — посоветовал Дейк. — Как она выглядела?

Лессинг прикрыл глаза ладонями и напряженно задумался. Высокая? Темноволосая, как Кларисса? Неприятная внешне или это впечатление было лишь побочным следствием ее слов? Вспомнить никак не удавалось. Он обмяк в кресле, от усилий лицо исказила гримаса. Вроде бы она стояла перед зеркалами? Стояла, глядя вниз? Видел он очертания ее тела на фоне света? Не было никаких очертаний. Она не существовала. Всякий раз, когда его память упорно рыскала по комнате, ее фигура исчезала за каким-нибудь предметом мебели или проворно скрывалась за углом. Да, именно здесь блок был непробиваемым.

— Не думаю, что я вообще ее видел. — Лессинг устремил на Дейка напряженный, недоверчивый взгляд. — Ее просто там нет.

Тем не менее, кажется, это ее тень возникла между ним и Клариссой в последний момент перед… перед… чем-то, что отсекло воспоминание между тем часом и этим? Что произошло? Скажем, перед тем, как наступило беспамятство. Перед тем, как все кануло в… Лету.

Вот что он помнил… Лицо Клариссы в затененной комнате, печаль и отчаяние, написанные на нем, ее глаза, почти непереносимо яркие от слез, протянутые к Лессингу руки со все еще согнутыми пальцами, как будто они только что выскользнули из его ладоней. Он помнил тепло и нежность этого последнего рукопожатия. А потом между ними протекла Лета.

— Вот и все. Это самые яркие моменты. — Лессинг смущенно поднял взгляд. — Но они какие-то… бессмысленные.

Дейк затянулся сигаретой, сощурив глаза от дыма.

— Где-то мы свернули не туда, — сказал он. — Истина по-прежнему скрыта от нас, она глубже всего этого. Трудно сообразить, откуда лучше начать снова. Может, Кларисса? Как ты думаешь?

Лессинг покачал головой:

— Вряд ли она знала.

(Печально и отстраненно шла она через те зачарованные дни. Совершенно обычная девушка, за исключением… чего-то… Что произошло? Он не мог точно вспомнить, что именно, но это не было обычным. Что-то шокирующее, ужасное, похороненное под заурядными событиями. Что-то чудесное, притягательно мерцавшее